Леся Литвинова: часть жизни от момента принятия окончательного диагноза – самая осмысленная

Леся Литвинова – одно из самых узнаваемых лиц волонтерского движения в Украине. Коллеги по БФ "СВОИ" говорят о Лесе: "Занимается сложными случаями и неразрешимыми задачами". И это правда – она берется за самое тяжелое и иногда совершает невероятное.

По образованию и довоенной профессии Леся Литвинова - телережиссер, кинодокументалист. По семейному положению – мама четверых детей. В общественную жизнь, как и многие, погрузилась в разгар Майдана. С начала боевых действий стала "мотором" столичного Центра помощи переселенцам на улице Фроловской. Его так и прозвали – по адресу - Фроловская 9/11, не сразу заметив совпадение с номером экстренной службы.

Видео дня

А кроме того Леся талантливый блогер. "Я сделала карьеру доски объявлений", - шутит наша собеседница, подразумевая, что ее пронзительные публикации в Facebook помогают собирать средства в помощь тем, кто в этих средствах остро нуждается. Благодаря чему десятки жизней были спасены, сотни получили шанс на спасение.

За четыре года фонд "Свои", в котором Леся является главой наблюдательного совета, оказал поддержку 35 тыс. человек. Гражданская сеть "Свои", которую также координирует Леся, включает 59 общественных организаций, активисты которых сдружились, помогая фронту и людям, пострадавшим в результате войны. А еще Литвинова - глава общественного совета при Минздраве и пытается влиять на качество оказания медицинской помощи в нашей стране.

В интервью OBOZREVATEL Леся Литвинова осталась верна себе - откровенно рассказала о проектах, которыми занимается, людях, которых опекает, и личных переживаниях.

"Никто не выбирал войну, переселенцев и Фроловскую"

- У "Своих" десятки проектов. А вы сознательно выбрали заботу о взрослых онкобольных и паллиативную помощь. Помощь неизлечимо больным, которая, если я правильно понимаю, включает психологические и духовные аспекты. Почему такой выбор?

- Я не выбирала… Никто не выбирал Майдан, никто не выбирал войну… И Фроловскую с переселенцами. Никто не писал бизнес-план, не проводил стратегическую сессию по развитию фонда. Он - живой организм, который развивается, отвечая на запросы извне. Так и паллиатив – зацепили его случайно, по дороге.

- Объясните, что такое паллиатив?

- У нас нет культуры умирания (и культуры жизни тоже), а она нужна. К неизлечимо больным нужно относиться, как к живым. Неизлечимо больной – это же не труп, это живой. Никто из нас (здоровых, обеспеченных, успешных) не знает, сколько проживет. Любого может на пешеходном переходе сбить пьяный мажор. И то, что меня может не стать завтра, не означает, что сегодня меня можно вычеркнуть из социума – так ведь?..

У тех, кто знает, что он обречен, есть преимущества в сравнении со здоровыми: зная сроки своей жизни, они могут успеть то, что не успели раньше. И я вам скажу, что та часть жизни, которая приходит от момента осознания и принятия окончательного диагноза – самая осмысленная.

В обществе большой уровень стигматизации и самостигматизации неизлечимо больных. Люди не хотят видеть чужие страдания, боль, смерть. И не понимают, что боли можно избежать, жизнь может быть полноценной независимо от состояния человека.

Как у Лерочки (Валерии Ершовой, о которой заботилась Леся – прим. Ред.) - она была на морфинах, на кислородном концентраторе, в коляске, но это не мешало ей быть нормальной девочкой и жить соответственно своему возрасту. Мы ходили на концерты, делали маникюр, купили кружевное белье, которого у нее никогда не было… Кокетничали и делали фотосессии. И в этом не было надрыва. В этом была жизнь. Хотя и знали, что жизни осталось очень немного.

- Расскажите, пожалуйста, историю Валерии Ершовой. Как вы познакомились и сблизились настолько, что назвали дочерью (в одном из постов)?

- Где-то год назад позвонили из БФ "Таблеточки" - рассказали, что едет из Горловки (в Киев) такая девочка. Они возьмут на себя медикаменты, но кому-то нужно взять на себя жилье и прочее. Она приехала с папой, и мы ей сняли сначала хостел, а потом квартиру.

Я проведывала ее в больнице, мы перекрывали какие-то ее необходимости, паспорт помогли сделать, обустроили быт... А на Пасху позвонила знакомая и сказала, что там ужас. Папа пришел домой невменяемый, бьет Лерочку, у которой уже была ампутирована одна ножка, и она была после 4 химеотерапии. Папа оказался дважды сидевшим бывшим наркоманом. И мне ничего не оставалось, кроме как сказать: "Везите ее сюда".

Так Лера оказалась у меня дома. Приехала с кашлем и температурой. Кашель проходил плохо, поэтому решили сделать рентген, и… Он показал, что... всё: чудовищных размеров опухоль, одного легкого нет, от второго осталось процентов 20 - небольшая часть верхней доли. Лечащий врач сказал: "Ну тут две недели.. Что я могу? До свидания". Отмахнулись: иди – умри.

У Леры был только дедушка в Горловке (оккупированная территория – прим. Ред.), но туда она просто не доехала бы. Отправить в хоспис я не смогла. Лера слишком много вытерпела за свою жизнь. Мама рано умерла, отец к тому моменту сидел, и до 14 лет она жила в детдоме. А потом война, онкология… Ей было достаточно. И поэтому я просидела рядом всю ночь, повторяя: "Я тебя не отдам".

"Последние два месяца Лерочки были очень счастливыми"

После этого она прожила еще 2 месяца. Два очень счастливых и активных месяца. А обычно в такой ситуации человека либо отдают в хоспис, либо создают стерильную обстановку, закрывают двери… В этот период из жизни тяжело больного обычно исчезают все друзья и знакомые. Им легче прийти на похороны и выплакаться. Чем прийти и пообщаться с еще живым.

Из Facebook Леси: "У нас есть всего полтора часа, которые мы можем потратить на жизнь вне дома. За пару недель такого графика, внутренние часы научились не давать сбоя и я почти не сверяюсь с цифрами на мониторе. Восемь минут на то, чтоб спуститься, достать из машины инвалидное кресло, положить в нее костыли и начать прогулку. Пять минут до ближайшей кафешки с вожделенным айс-лате и шесть минут на приготовление, если повезло и нет очереди. Пятнадцать на то, чтоб выпить кофе, сидя на ближайшей лавочке. Еще двадцать - прогуляться недалеко от дома. Подняться домой - еще восемь. Уложиться секунда в секунду и поставить батарею на ночь на зарядку. Поход в магазин за "вкусняшками" - это уже без остановок на кофе и лавочку, практически бегом. Потому что если там окажется очередь - придется все бросать и возвращаться домой. Остаться на улице без кислорода равноценно смерти. Без всяких преувеличений... Можно поехать куда-нибудь подальше. Например, в субботу мы планируем цирк. Это значит, что с собой надо брать стационарный кислород и первым делом включать его на месте в розетку. Полтора часа портативного - это дорога туда-обратно. Если застрянем в пробке - смотрите на абзац выше... портативный концентратор, который умеет работать не полтора часа, а целый день. Целый день свободы. Целый день жизни, без оглядки на часы. Не отмеряя каждую драгоценную секунду".

За эти два месяца, прожитые вместе, мы действительно стали очень близки. Ей было больно и страшно, поэтому мы спали вместе, обнявшись - потому, что только так она успокаивалась, и иногда в забытьи называла меня мамочкой. А я ее назвала дочкой только тогда, когда уже знала, что в сознание она не придет. Гладила по голове и говорила: "Я рядом, не бойся". Она была фантастически чистой и светлой. Ангелом.

- Как родные отнеслись к появлению в вашей семье Леры? Поддержали?

- Старшей дочке уже 22, она с мужем живет отдельно. Полинка – средняя, такая же как и Лера, у них разница в 10 дней. Сыну 9 и Варьке 4. На тот период, когда у нас жила Лера, младшие переехали к бабушке – она живет через несколько домов. День мы проводили вместе, а ночевали они у бабушки. Полинка была с нами, только последнюю ночь, когда Лера умирала, я ее отправила... Тяжело восприняла уход… Они подружились, и Польке все это было болезненно, но она молодец - я ей очень благодарна.

Очень сильная поддержка – моя мама. Она потрясающая. С раннего детства мама поддерживала все мои идеи. И никогда не осуждала.

Из Facebook Леси: "Знаешь, малыш, я вчера весь вечер чувствовала, как ты сидишь рядом, положив мне руку на плечо. Я даже временами ловила твой запах. Пока просила нам помочь. Пока писала бесконечные благодарности. Пока не верила цифрам рейтинга на сайте. Проект по кислородным концентраторам получил абсолютно реальный шанс на воплощение. Ты представляешь? Это значит, что ты продолжаешься. Во всех тех аппаратах, которые будут помогать дышать детям и взрослым. В каждом облегченном вздохе. В каждой улыбке тех, кому они помогут. Везде будешь ты. Вчера почти полторы тысячи людей за несколько часов сделали это возможным. Представляешь, сколько людей о тебе помнит? Представляешь сколько тут тех, кому не все равно? Помнишь, я говорила тебе - мир полон удивительных людей. Стоит только внимательно присмотреться. Спасибо тебе, девочка. Люблю”.

- По вашим постам я знаю, что вы не раз провожали в последний путь людей, успевших стать вашими друзьями. Как вы справляетесь?

- Лера была не первым человеком, которому требовалась паллиативная помощь. Первый такой человек появился еще на Фроловской – Раечка. Она произвела на меня очень сильное впечатление.

В 2015ом, вечером, накануне моего дня рождения, когда мы уже закрывали Фроловскую, парень привел за руку маму. Сказал - они из Луганска, у него нет сил ухаживать, и вообще - ему предложили работу во Франции… У мамы болезнь Альцгеймера. Сказал - и ушел. Так мы и остались с Раечкой, на ночь глядя. Нашли дом престарелых в Черниговской области. И там, в паллиативном отделении, она прожила почти 2 года. Я привозила продукты, оплачивала ее счета, вывозила гулять. И каждый раз мы заново с ней знакомились. Я говорила, что я друг, и она радовалась. Потрясением для меня было осознание того, что человек, у которого была работа, любимый сын, дом - ляжет на казенную койку и больше никогда оттуда не выйдет. Рядом казенная кружка, казенная тарелка – вот такой финал… Чем можно было ее радовать, я радовала.

Потом у нас в Центре на Фроловской появились баянист Юра с острым лейкозом и его жена Маргарита – вокалистка, которая отложила свою карьеру ради мужа, а когда стало понятно, что он неизлечим... Я не видела такой самоотверженности и такой сумасшедшей любви, наверное… Вот с Юрой я первый раз и смогла организовать на дому хоспис со всем необходимым. И прожила с ними последние 3 дня. Было важно, чтобы за уровнем кислорода следила не Маргарита, и поэтому я взяла это на себя.

"Человеку, которому осталась неделя, неинтересно говорить о смерти"

- А еще у вас была подруга - волонтер на коляске, которая тоже умерла…

- Ирка Гавришева, она же - Птеродактиль. Но тут не я ей, а Ирка мне помогла - изменила мое отношение к тяжело больным. Мы познакомились на первой большой встрече волонтеров после Майдана - когда уже началась война, и все решили развиртуализироваться и понять, кто какой кусок работы возьмет.

Ирку я видела прежде только по аватарке в Фейсбуке, и когда она выкатилась к микрофону - в инвалидном кресле, с трахеостомой, вся обвешанная какими-то датчиками (за нее дышал приборчик, лежавший на коленях), я испытала шок. Чтобы ее было слышно, она зажимала дырку в горле. И при этом тянула на себе такой кусок работы, который и не всякому здоровому по силам. Это было таким откровением, что я просто постеснялась подойти и выразить восхищение. Так что "живьем" мы заново познакомились позже.

У нее был опыт паллиативной помощи, и со смертью она была в близких отношениях: должна была умереть еще в 13, но прожила до 32х. Сделала четкие распоряжения относительно своих похорон. Строго приказала, чтобы, не дай Бог, никаких цветов – все, кто хочет купить цветы, пожалуйста, вот вам счет фонда, который занимается кислородной поддержкой. Написала письмо, которое подруга опубликовала уже после смерти. С общим смыслом: "Я слиняла, а вам тут пахать и пахать". Вот и пашем.

Из Facebook Леси: "Спасибо, стоп. Всю недостающую сумму собрали меньше, чем за сутки. Оба аппарата в ремонте. Один в понедельник будет готов, второй ждет запчастей. Кто хотел побыть волшебниками на Рождество? Мы тут пытаемся сделать чудо для мальчика Дани. Дане пятнадцать лет. И большую часть из них он борется с тяжелой болезнью. Мало кто поймет что такое "Мышечная дистрофия Дюшенна". Но вы можете попробовать представить. Потихонечку перестают работать мышцы организма. Ребенок оказывается в инвалидном кресле. Потом теряет возможность шевелить руками. Потом не может самостоятельно дышать. При этом совершенно не страдает интеллект. Внутри непослушного тела живет самый обычный подросток. Который отлично понимает, что с ним происходит... До девятого класса Даня умудрялся учиться. Сначала в школе. Потом дома. И каждый класс заканчивал с отличием. В 14-м его семья бежала из-под бомбежек, увозя самое ценное - детей и Данино инвалидное кресло. Тут им очень повезло. Они встретили Ирину Гавришеву. Иры уже давно нет, а часть аппаратуры, которую она для них добыла, продолжает работать. Они живут в маленьком селе и продолжают не опускать руки. Знают, что легче Дане не станет. Но оставшееся ему время может быть локальным адом, а может - вполне терпимым".

- Как научиться правильно сострадать? Обходиться без унизительной жалости с мучающимися людьми?

- А кто сказал, что эти люди нуждаются в сочувствии? Они нуждаются в нормальной жизни. Человеку, который знает, что ему осталась неделя, неинтересно говорить о том, что он умирает. Ему, как это ни смешно, интереснее обсудить последние новости в коллективе. Никому не хочется сидеть и ждать смерти. И нередко жизнь просыпается в последние дни, как никогда. Человек испытывает последний всплеск облегчения – как будто вдруг пошел на выздоровление: лежал пластом, и внезапно просит мороженого.

- Читая ваши публикации, начинаешь острее чувствовать не только чужую боль, но и цену жизни. Вы стали больше ее ценить?

- Я всегда жила жадно, но теперь стараюсь не откладывать важное в долгий ящик. Не затягивать отношения с людьми: "Я поступила неправильно, прости", или: "Люблю, и хочу, чтобы ты об этом знал", или: "Давай не тратить время друг на друга". И теперь стыднее лежать, глядя в потолок. Хотя случается - иногда впадаю в депрессию, и отношусь к этому, как к техобслуживанию организма.

Из Facebook Леси: "Есть три человека в пределах досягаемости, которые более-менее знают, что со мной происходит, и с которыми могу говорить откровенно. Это - много. Но у каждого из них своя жизнь. И часто в самые трудные моменты я остаюсь со своими страхами один на один. Мысли о самоубийстве посещают в среднем раз в месяц. Это похоже на приступ мигрени, с которым невозможно бороться. Ты готов на все, чтобы только остановилась боль. Вот прямо сейчас. Потому что дальше - невозможно. В такие минуты не думаешь ни о детях, ни о любимом мужчине, ни о родителях. Просто хочешь не быть. Это страшно. И я научилась выуживать себя из этого состояния. Потому что за меня это никто не сделает. И потому что никто не будет знать, когда в очередной раз я вошла в штопор".

- Вы служите другим, на мой взгляд, с ущербом для себя. Картина, о которой вы рассказывали в одном интервью: завернутый в одеяло человек, лежащий лицом к стене на койке в психушке - эта картина и сейчас висит у вас в комнате?

- Висит. Напоминает о состоянии, из которого я в свое время еле выбралась, и до которого не имею права себя довести. Теперь знаю подступающие признаки и начинаю бороться раньше. Хотя сейчас подопоздала маленько, надо было месяцем раньше (мы говорим перед коротким отпуском, который позволила себе Леся, и за который долго себя корила – прим. Ред.)

"Всплеск онкозаболеваний среди людей из Донецкой и Луганской областей"

- Как вы оцениваете уровень медицинской помощи онкобольным в нашей стране?

- Это такой комплекс всего, что для ответа понадобится пять часов. Менять нужно многое, начиная с отношения к онкологии. Мы практически все считаем, что онкология равняется смерти, а ведь нет - существуют болезни гораздо более страшные. У меня сейчас есть очередной любимый жестяк – женщина с БАС (амиотрофический боковой склероз), самая тяжелая форма… А на прошлой неделе звонил папа ребенка, у которого СМА (проксимальная спинальная амиотрофия), и это тоже страшнее онкологии – потому, что нельзя даже притормозить течение болезни…

Много форм онкологии поддаются успешному лечению на 1 и 2 стадии. Но вот в чем проблема: у нас в стране обнаруживают онкологию случайно и на поздних стадиях (никто ж не ходит на профосмотры). Поэтому нужно делать упор на профилактику.

Из Facebook Леси: "После разговора с ее лечащим врачом я уже понимала, что - да, тут нельзя отмахнуться. Хотя очень хочется спрятать голову в песок и сказать, что это не наш профиль. Редкая болезнь, прогрессирующая со страшной скоростью. Вера пытается демонстрировать, как она ходит и как справляется. "Мне рано в хоспис. Но мне некуда выписываться". Ее речь разобрать трудно, но пока ещё можно. Хотя по большей части она пишет. Левой рукой. Потому что правая сторона уже парализована. Вера музыкант. Тонкая, интересная даже в таком состоянии. Не потерявшая самоиронии. У Веры жильё на неподконтрольной территории, никого из родных и койка в одной из киевских больниц. Будем перевозить ее в специализированный интернат. Это печально, но другого выхода нет. Ей нужен уход и постоянный контроль. На весь оставшийся срок жизни. И лекарства, которые кроме нас некому купить. И в ближайшей перспективе - зондовое питание, памперсы и прочие печальные вещи. Кто готов разделить это с нами, может сделать это тут: Код ЄДРПОУ: 39293651, Р/р 26007052620401 в ПАТ КБ "ПРИВАТБАНК", МФО 320649, Карта фонда 5169 3305 0795 9861 Сухорукова Оксана".

- По вашему мнению: государство должно брать на себя расходы по лечению онкобольных или сами пациенты?

- Давайте смотреть правде в глаза – государство не сможет это финансировать. И оно нигде не финансирует полностью. Это слишком большие суммы. Везде есть фонды, страховые компании и благотворители. Государство должно выбрать – заниматься массово несложными случаями или же только самыми тяжелыми. Но чтобы и то, и это – так не будет, это неподъемные суммы.

Врачи отмечают всплеск онкозаболеваний за последние несколько лет, особенно – среди людей из Донецкой и Луганской областей.

- Может ли горе быть причиной онкологии?

- Мы можем только теоретизировать, но то, что в лечении онкологии позитивный настрой играет бОльшую роль, чем медикаменты - правда. Если человек борется и настроен на победу, у него есть гигантский шанс.

"У меня черта вламываться в чужую жизнь и там все решать"

- История с Институтом рака и атошником, которого отказались лечить из-за того, что он "убивал на востоке мирный народ Донбасса" - правильно ли уволили врача, восстановили, а потом снова уволили?

- Так, давайте не передергивать. Его не отказывались лечить по этой причине. Речь шла о том, что бесплатных препаратов нет, и их действительно нет, ни для кого. А остальное – личная позиция врача, некорректная и неэтичная. Но! При всей моей любви к атошникам, и при всей нелюбви к Институту рака, я все равно за то, чтобы людей увольняли по профессиональным качествам. За моральные качества не можем увольнять. А я хочу, чтобы в стране все работало в рамках закона, и закон был один для всех.

- Ваша деятельность в громраде при МОЗ - чему посвящена? И какими вам видятся отношения между гражданским сектором и властью?

- Общественность нужна для того, чтоб обнаружить, что не так, и громко сказать: "Не-е. Подождите. Куда это вас занесло?". Любая власть будет косячить, любая власть развращает. А общественность – это совесть.

Члены нашей громрады пытаются влиять, хотя они и раньше влияли. Мы участвуем в кадровых комиссиях по выборам главных врачей, но в законе этого нет, просто Минздрав относится к тем министерствам, которые хотят сотрудничать с общественностью. А сам институт громадских рад нужно переформатировать, потому что это формальность, доставшаяся в наследство от былых времен.

- Сколько в нынешнем году БФ "СВОИ" собрал на помощь людям и как вы оцениваете – мало или много?

- Я думаю, что больше миллиона… (по данным фонда, за 4 года на лечение тяжелобольных было собрано 3,2 млн. грн. – прим. Ред). Лёше из Луганщины – молодому парню с лимфомой Ходжкина - собрали на очень дорогой препарат и это тот случай, когда деньгами можно спасти.

Недавно купили дом в Черниговской области семье переселенцев из Луганска – маме Оле, ее 7 детям и парализованной бабушке. За два дня собрали деньги в Фейсбуке. Оля страшно растерялась и только когда я ей показала ее будущий дом "живьем", успокоилась. Получилось так, что я сама за нее все решила и потом только поняла, что это не правильно. У меня есть такая черта – вламываться в чужую жизнь, быстренько там все решать, и выламываться обратно.

- Как добрая фея?

- Фея с топором, - смеется, - Я люблю дарить подарки и в этом смысле абсолютно счастливый человек. По большому же счету, не прилагаю для этого сверхусилий. Все то, что я даю людям, не мое, это мне достается от кто-то. Ведь у меня своих денег нет.

- Фонд может тратить на свои административные расходы 20 % пожертвований - на зарплату, аренду, но, насколько я знаю, БФ "СВОИ" от этой практики отказался и все собранные средства тратит на помощь людям. Это правда?

- Правда. Только прошлой осенью мы начали получать какие-то гранты. Но не на паллиативную помощь.

- Так как же вы выживали, ведь добрым феям (и их семьям) надо что-то кушать?

- Я не платила коммуналку с 2014го. Подрабатываю. А "СВОИ" – это для меня не работа, а образ жизни. Если что, с меня корона не упадет – могу и объявления расклеивать, и по ночам в такси подрабатывать...

."Хотим жить в хорошей стране - звучит пафосно"

- Что это за Гражданская сеть "Свои" и зачем она нужна вам и другим волонтерам?

- Нас много. Во время Майдана казалось вообще, что полстраны. С начала войны казалось, что треть так точно. На самом же деле процентов 7-10, но все равно много. Мы разбросаны по стране, и у каждого свой кусок работы. Кто-то умеет одно, кто-то другое, и многие вопросы легче решать сообща. Сеть "Свои" - это объединение людей, работающих над общими задачами. Можно сказать, что задача одна – хотим жить в хорошей стране. Но звучит это пафосно. Я предпочитаю говорить о более мелких задачах, из которых сложится одна большая картина.

- Интимный вопрос: вы верите, что жизнь не заканчивается с физической смертью?

- Да. Но у меня сложные взаимоотношения с Богом… У меня по маминой линии прадед - православный священник, который был репрессирован. Новомученик. И икона с его изображением висит у меня дома. Не на той стене, где депрессивная картина (смеется – прим. Ред). Дети у меня учатся в еврейской школе, при которой имеется синагога - потому что у моей мамы есть еще и еврейская кровь. Отец моих старших детей был буддистом. А себя я чувствую одинаково комфортно везде.

- О чем мечтаете?

- Открыть круглосуточную паллиативную помощь – одна из моих мечт. Достаточно телефонной линии с несколькими разумными врачами и координаторами. Но для такого сервиса нужно финансирование, а мы его пока не нашли.

Как поступать с неизлечимо больными – этого и врачи не знают. Вопрос с обезболиванием только-только выруливает в нормальное русло. Врачи имеют право назначать морфин, но боятся. Не знают о том, что есть кислородные концентраторы. Не знают о том, что есть группы поддержки, которые готовы делиться опытом. Упор сейчас делают на хосписную помощь внутри медучреждений, а я за то, чтобы люди доживали дома, с родными - если нет острой необходимости в стационаре. А еще я хочу, чтобы у общества поменялось отношение к тяжело больным.

- Служба, о которой вы говорите, это как телефон доверия – для тех, кто только узнал о диагнозе, и подумывает упасть под поезд?

- Да. Но не только больному, но и человеку, ухаживающему за больным нужно иногда поговорить. Когда посреди ночи становится страшно от того, что больной по-другому начал дышать, или у него поменялся цвет лица, или же просто ухаживающему за больным тяжело от мысли, что он сделал недостаточно. Нужно, чтобы он имел возможность обсудить это с кем-то. И полчаса разговора в большинстве случаев достаточно.

Читайте: "Кастрация" революционного законопроекта: права педофилов у нас ставят выше прав детей

Из Facebook Леси: "Нет никаких абстрактных "их". Удобнее всего говорить про "все вокруг козлы". Кто пытается что-то менять, те давно забыли, что такое "у меня своя работа, а страну пусть меняют другие". Мне вообще иногда кажется, что я живу в какой-то альтернативной реальности. В моей реальности за двое суток собирают 90 000 гривен, чтобы помочь человеку, которого в глаза не видели. На День Независимости едут не на шашлыки, а на увлекательный квест "перевези большую семью с места на место за световой день". В моей реальности доктор пишет с отдыха, что ему невыносимо вторую неделю бить баклуши на море, когда тут у нас дурдом. В моей реальности можно решить почти любую задачу - стоит только поставить цель. В моей реальности люди, никогда раньше этого не умевшие, разбираются по необходимости в поставках лекарств и нормах вырубки лесов. Нет абстрактных "они". Есть конкретные "мы". И если что-то недоделано, недодумано, недоработано - это наша вина".

- Почему бы вам не снять документальный фильм о "Своих"?

- Нельзя снимать о том, в чем ты живешь, иначе выйдет фальшиво - ты же не вывернешься наизнанку. Жанр предполагает наблюдение за объектом, а чувствуешь намного глубже, чем можешь показать.